Коллеги, особенно те, что связаны с гипнозом, часто пишут о шоковой травме, или травме с большой «Т», но намного реже говорят о кумулятивной травме, или травме с маленькой «т», связанной с привязанностью.
Травма это не событие, которое произошло с человеком, а его реакция на событие в совокупности с вторичной реакцией окружения на его реакцию. Обычно травмой называют саму реакцию на событие, но я считаю, что вторичная реакция среды не менее важна для фомирования травматического переживания.
Кумулятивная травма часто лежит в основе расстройств личности и диссоциативных расстройств, симптомов, связанных с соматизацией и другими хроническими состояниями. И если при шоковой травме можно найти «то самое» событие, которое стало причиной расстройств, то при кумулятивной травме такого события часто нет или его невозможно выделить среди других. Кумулятивный (накопительный) травматический эффект происходит на фоне уязвимости к тем или иным переживаниям и реакциям, которая часто берёт истоки в довербальном, младенческом периоде. Эта уязвимость может формироваться за счёт болезненных переживаний, связанных с нарушением базовых потребностей — привязанности, безопасности, эмоционального контакта в сочетании с чертами темперамента — повышенной чувствительностью, низким порогом возбуждения, нестабильностью эмоциональных процессов.
В ходе развития на эту уязвимость накладываются подпороговые ситуации, связанные с одиночеством, пренебрежением, социальной изоляцией, эмоциональной недоступностью, эмоциональным давлением и манипулированием, что формирует и закрепляет устойчивые поведенческие и эмоциональные реакции. Важность подкрепления со стороны среды (того самого вторичной социальной реакции) несомненна в том, что реакции ребёнка на стресс часто остаются нераспознанными либо становятся дополнительной мишенью для агрессии или фрустрации. Травматическая реакция замирания, отстранения, диссоциации, оставаясь нераспознанной родителями или другими значимыми людьми, фомирует порочный круг, «травматическую воронку», из которой самостоятельно выбраться не получается. В ней закрепляется не только связь защитной реакцией со запускающим фактором (такая реакция сама по себе может быть адаптивной в краткосрочной перспективе), но и реакция среды на эту реакцию: после травматического переживания не происходит репарации, утешения и восстановления безопасности, привязанности и эмоционального комфорта. Ребёнок остаётся один на один с болезненным опытом, будучи вынужденным его диссоциировать или вырабатывать вторичные приспособительные механизмы.
Например, представим, что первичная травматическая реакция связана с эмоциональным отстранением и одиночеством. Оставаясь долгое время наедине с этим чувством, ребёнок вынужден либо стойко диссоциировать его (что требует специфического «таланта», по-видимому, обусловленного генетически), либо вырабатывать компенсаторные методы адаптации, которые рассчитаны как на предотвращение подобного опыта в будущем, так и на совладание с самим переживанием внутри. Развивается гипербдительность и чуткость, чтобы заранее улавливать потенциально опасные стимулы и ситуации и вовремя их «обходить». Ребёнок может компенсаторно начать развивать свои успешные и социально одобряемые стороны и таланты, чтобы тем самым «гарантировать» себе определённую долю принятия, поддержки и одобрения. Наконец, ребёнок может развивать в себе систему убеждений и ценностей, которые оправдывают, подтверждают и утверждают обособленность, отстранённость и одиночество в форме морального отречения, собственной исключительности или духовной возвышенности. Она создаёт рамку, внутренний контекст, в котором первичные травматические переживания получают новый смысл, не будучи при этом в полной мере осознанными. Это могут быть довольно сложные, утончённые, социально одобряемые и по-своему эффективные механизмы, которые бывает трудно отличить от обычного, «нормального» развития идентичности и личности в условиях безопасной привязанности. Это может быть основой одной из форм скрытого патологического нарциссизма.
Сложность с таким накопленным травматическим опытом в том, что зачастую невозможно не то что найти «первоначальную» травму, а даже выявить какие-то признаки травматических переживаний, поскольку они надёжно «обрамлены» компенсаторными механизмами. Но здесь на помощь приходят стратегии, которые рассматривают личность человека как сложную комбинацию разных «частей», будь то «режимы», субличности, эго-состояния, диады объектных отношений или что угодно ещё. Такие подходы помогают найти и выделить разные внутренние подсистемы, отвечающие за те или иные типы защитных реакций и за разные сегменты болезненного эмоционального опыта.
